— Приговор, высокоуважаемые судьи!

— Ошеломлен! Нет слов. Ушла милая студентка, явилась королева, гордая и даже чуточку недобрая. Не подготовился, а потому сражен наповал. Молю о пощаде у ног прекрасной дамы и сейчас буду читать Блока.

Тата чуть покраснела и перевела взгляд на Евгению Сергеевну.

— Уймите Мстислава, Евгения Сергеевна! Я хочу знать правду, серьезно!

— Совершенно серьезно — Мстислав ошеломлен. И я, признаться, тоже. Где, в каком комиссионном вам удалось найти эту вышивку, такое платье? Вы великолепны, Тата, настолько, что я начинаю думать, годится ли неумелый геолог сопровождать такую даму.

— Что вы, Евгения Сергеевна! — расхохоталась Тата.

— Смотри, теперь ты знаешь, на что идешь! — шутливо сказала мать, и смысл ее слов был ясен Мстиславу, как продолжение их разговора.

Они сидели за маленьким столиком далеко от оркестра. Тата, розовая от вина и танцев, положила руку на пальцы Мстислава, слабо двигавшиеся в такт ритмическим синкопам.

— Вам хорошо, Мстислав?

— Очень! С вами! И я считал себя неплохим танцором, но вы… Скажите, есть что-нибудь, что вы делаете плохо?

— Зачем вы так идеализируете меня, Мстислав, и ваша мама тоже? Это налагает на меня обязательства, которых я выполнить не могу.

— Кто говорит об обязательствах? Довольно быть такой серьезной, милая, — Ивернев чуть запнулся на последнем слове, смутился и спросил: — Я давно хотел спросить, зачем вы носите это кольцо? — Он приподнял ее руку и чуть повернул к свету. Небольшой камень, плоско отшлифованный в форме квадрата с закругленными углами, блеснул, и в глубине его замерцал косой крест. Тата вздрогнула и убрала руку.

— Никогда не видел эти камни, вделанные в кольца, — продолжал геолог, пожав плечами.

— А вы знаете, что это за камень?

— Конечно. Любой минералог вам скажет, что это хиастолит, разрезанный поперек главной оптической оси. Только он дает такую любопытную игру на свет — концентрические кольца и крест. Он вам не идет, всему вашему облику, вот почему я спросил вас о кольце.

— Это подарок, и носить я его обещала, — глухо сказала Тата. Ее слова укололи геолога.

— Я не расспрашиваю, если вы находите нужным умолчать о чем-либо.

— О, я не собираюсь умалчивать! Может быть, это смешно, но была большая школьная дружба. Можно, если хотите, назвать это детской любовью. Его семья была родом из Свердловска, и это кольцо как-то связано с семейной историей, его надо было носить всегда. И мы поклялись быть вместе потом, после школы, а он разбился на мотоцикле, едва получив аттестат. Но клятва осталась, и я ношу это мрачное кольцо. Но если оно вам так не нравится… — Она с усилием сорвала кольцо, опустила в сумочку и посмотрела покорно и ласково.

— Может быть, хватит этого, Тата? — Ивернев кивнул головой на шумящий зал.

— Я только что собиралась попросить вас. Пойдемте погуляем.

У Невы, блестевшей полированной сталью, они оказались среди целого шествия влюбленных пар. Ивернев повел Тату через мост Шмидта, мимо египетских сфинксов, к Университетской набережной. Вода тихо плескалась внизу, на каменных ступенях. Тата села на гранитный барьер. В странном освещении белой ночи ее фиолетовое платье потемнело, так же как и глаза, ставшие непроницаемыми. Снова повторялась сказка, случавшаяся уже с миллионами влюбленных на набережных Невы в белые ленинградские ночи. Девушки и женщины превращались в принцесс и волшебниц, заставляя мужчин склоняться перед ними.

Иверневу было совершенно все равно — был ли он первым или сто миллионов сто тысяч первым в числе плененных белыми ночами. Дважды в этот день девушка, которую он полюбил, восхитительно менялась.

— Тата… — Она стремительно обернулась к нему…

…Маленькая компания друзей собралась отпраздновать помолвку Ивернева и Таты Черных.

Тата, как ни хотелось Иверневу, отказалась надеть свое «королевское» платье, объясняя, что нельзя хозяйке принимать гостей чересчур нарядной — вдруг гостьи придут одетые скромно. Она оказалась права — жены его закадычных друзей Сугорина и Солтамурада Бехоева явились в легких пестреньких платьях.

— Удивил, удивил! — восклицал Солтамурад, поводя угольно-черными бровями. — Скажи, пожалуйста, наш тихоня и холостяк. Такая девушка, ай-яй! Одобряем, правда, Глеб?

— Глеб-то одобрит, вы лучше спросите нас, — вмешалась жена Сугорина, веселая молодая женщина с монгольскими чертами лица.

— Спрашиваю! — вскричал Бехоев.

— Мы скажем по секрету самой Тате, нечего вас баловать! А ты что молчишь, Глеб? Влюбился? Не позволю! Отправляйся скорей в поле, там я присмотрю за тобой.

— Ишь ты! — рассмеялся Глеб, поднимая бокал. — За дар Алтая!

— Кто вам выдал тайну? — спросила Тата.

— Вот это и есть тайна! — отозвался минералог. После ужина хозяева и гости мгновенно убрали посуду и расселись с папиросами у настежь раскрытого окна кухни. Евгению Сергеевну посадили поодаль, хотя она уверяла, что иногда любит побыть в накуренном воздухе.

— Напоминает молодость, — сказала она, — но я жду! Или для сегодняшнего торжества изменим старому обычаю? У нас принято, — пояснила она сидевшей с ней рядом Тате, — когда собираемся, рассказывать новости науки. Ведь вся среда кругом ученая, хоть и разных наук, — добавила она чуть извиняющимся тоном.

— Что вы, Евгения Сергеевна, надо и мне просвещаться. Хорошо, если бы разговор велся популярно!

— Об этом не беспокойтесь. Я тут самая малограмотная, но и мне почти все понятно, — уверила ее жена Солтамурада, такая же, как муж, узколицая смуглянка.

— Во всяком случае, это хороший обычай, — твердо сказала Ивернева. — Куда как лучше, чем дикая традиция, распространившаяся в последнее время среди ленинградской молодежи, таскаться друг к другу с подарками по любому пустячному поводу. Тебе приносят бесполезные вещи, и ты должен носиться по магазинам, как угорелый, стараясь найти подарок пооригинальнее. А ничего оригинального-то в этом нет. Персидские нравы, которые кто-то удумал возродить на советской почве. Глупо! Но моя молодежь не следует моде. Вот и ты, Тата, осталась без подарков, только цветы и вино…

— У меня, как на грех, для такого исторического, легендарного вечера ничего, — начал Сугорин. — Правда, два-три интересных минерала поступили в музей, да вот еще великолепнейший опал прислали из Забайкалья. Не уступит самым лучшим из Индии и Южной Америки. Вот такой, — он показал на пальцах кружок с голубиное яйцо.

— Постой-ка, Глеб! — сказал Ивернев. — Помнишь, месяца два назад ты говорил мне о серых камнях из княжеского сейфа?

— А, это! Действительно. Ничего не получилось! Камни украли!

— Что, как, где?! — наперебой воскликнули присутствующие.

— Из нашего музея. Из лаборатории. Крупная была неприятность. Кому и для какого черта, простите, Евгения Сергеевна, они понадобились? Мерзавец небось ткнулся туда-сюда к скупщикам и выбросил. Так и погибли для науки. Первый случай за двести пятьдесят лет существования Горного института. И вор-то ничего не понимающий, рядом лежали куда более ценные вещи.

— А может быть, утащили просто потому, что были в лаборатории, а не в музее, украсть легче? — спросил Ивернев.

— Никуда не годится наш минералог, — начал Бехоев, — интересного нет, а было — так украли. Плохо двигают науку геологи. То ли дело мы, гуманитарщики!

Тата оцепенело уставилась на Сугорина. Она так задумалась, что вздрогнула, когда Евгения Сергеевна прикоснулась к ее плечу, и сказала:

— Послушаем, чем похвастают гуманитарщики.

— Мой учитель Павел Архильевич, — чеченец назвал знаменитого индолога профессора Муравьева, — поручил мне разобраться у него в личном архиве. Это громадное хранилище! Две комнаты в его квартире уставлены шкафами от потолка до пола. А высота потолков пять метров…

— Да ты не увлекайся потолками, — заметил Сугорин. — Переходи к шкафам, Солтамурад. Давай суть дела!

— Помолчи, пожалуйста, прошу! Зачем поручил мне профессор Муравьев рыться в его архиве? Да потому, что прочитал в газетах — сначала коротенько в европейских, а потом получил из Южной Африки — там уже все подробности. Какие-то итальянцы-киноактеры, путешествовавшие на собственной яхте «Аквила» у берегов Южной Африки, нашли под водой целый флот судов античного типа, погибших в незапамятные времена. Ученые высказывались в газетах по-разному, но когда мой старик натолкнулся на заявление какого-то иоганнесбургского историка, что найденные остатки флота не что иное, как пропавший без вести флот Александра Македонского, то пришел в раж.